маленький алвадик

[alvadick]

Название: Выбор кардинала
Автор Ортанс
Бета: shundra
Жанр: романтика, намеки на слеш,
Время действия: Постканон
Комментарий: на автора повлияла столь популярная на Фесте тема кардинальства.


Крытую галерею, как и сто, и двести, и пятьсот лет назад, украшали гирлянды из кедровых ветвей и гвоздик. Весенним прохладным утром 150 года круга Ветра на ней находились царствующий король Талига Октавий III Оллар, его супруга, королева Матильда Оллар, урожденная Эпинэ, назначенный несколько дней назад Первым маршалом Родриго Алва, кансилльер Арно Савиньяк, представители аристократии, пожелавшие выбрать себе оруженосцев. Иногда при дворе раздавались голоса, что теперь обычай несколько устарел, но это были лишь голоса - отказываться от одной из старейших традиций никто не собирался.
Внизу, на площади, в ожидании решения своей судьбы застыли на черно-белых плитах площади восемнадцать унаров во главе со своим капитаном – Эдвардом Давенпортом.
Но глаза присутствующих привлекали отнюдь не жеребята, хотя среди них на этот раз было много отпрысков знатных фамилий, а человек, сидевший в высоком кресле рядом с их величествами – кардинал Талига, Его преосвященство Ренэтус. За его спиной застыл секретарь и ближайший помощник кардинала, Марк, в миру когда-то Морис, виконт Валме, наследник графа Реми Валмона, отказавшийся от титула ради сана.
Впрочем, личность Ренэтуса всегда вызывала живейший интерес, хотя почти за 150 лет, что он занимал пост кардинала страны, жители привыкли думать, что их духовный пастырь вечен и время практически над ним не властно. Многие годы из уст в уста, обрастая фантастическими подробностями, передавался рассказ, как в охваченной скверной Олларии вдруг из развалин Нохи вышел молодой человек в красно-черном камзоле, с растрепанными светлыми волосами, как, раскинув руки, звонко крикнул что-то на забытом языке, как обезумевшие люди застыли, словно пораженные громом, а страшные твари, вызванные неизвестными силами из подземных глубин, подчиняясь его голосу, оставили свои жертвы и одна за другой исчезли в провалах старого аббатства. И когда исчезла последняя, молодой человек, так же, как и стоял все это время, раскинув руки, рухнул замертво на землю. Только тогда подбежавшие к нему опознали в нем исчезнувшего герцога Ричарда Окделла. Согласно легенде, он почти месяц пробыл без сознания, не приходя в себя, несмотря на все усилия лекарей, и все уже смирились с его смертью, как вдруг ранним осенним утром Повелитель Скал открыл глаза.
Не менее красивая легенда рассказывала о том, как бывший клятвопреступник и убийца надел на себя черное одеяние и под восторженные крики толпы был избран кардиналом Талига под именем Ренэтуса, что на старогальтарском значит «рожденный заново». Были в этой легенде и молнии, и ураган, и вдруг вставшие чуть ли не до неба волны прежде такого спокойного Данара, и белая ласточка, неожиданно опустившаяся на плечо надорского герцога и опускавшаяся ещё трижды, пока всем не стала ясна воля Создателя, и регент Талига герцог Рокэ Алва, первым преклонивший колено перед тем, кого когда-то назвал своим оруженосцем.
Хотя с исторической точки зрения прошло не очень много лет, уже никто не мог сказать, так или иначе происходили эти события. Одним из первых распоряжений нового кардинала был запрет на упоминание его деяний, поэтому рассказы о том, как бывший герцог Окделл спас столицу и как стал кардиналом, не нашли отражения в хрониках Талига. Говорили, правда, что эти события все же были занесены в анналы, но, по приказу того же кардинала, отправлены на хранение в секретный архив, который был доступен лишь четырем людям в королевстве.
Именно об этом вспоминала королева, искоса разглядывая бывшего герцога Окделла. Весеннее солнце чуть золотило русые волосы, скользило по светлой, столь характерной для северян коже, бликами играло на серебряном, покрытом черной вязью узоров медальоне на груди кардинала и разбивалось на мелкие брызги, попадая на четки, сделанные из простых, отполированных до блеска разноцветных камней: серых, розоватых, бурых, крапчатых, белых. Ещё девчонкой Матильда слышала, что эти камни –из Надора и собраны на том месте, где когда-то стояло древнее родовое гнездо Повелителей Скал, разрушенное из-за клятвопреступления последнего герцога. Так или нет, точно никто не знал, а задать такой вопрос королева не осмеливалась – кардинал вторжения в свое прошлое не любил.
Неожиданно Ренэтус улыбнулся и, чуть повернув голову, сказал что-то своему неизменному спутнику, заставив его торопливо потупиться, а Родриго Алву – отвернуться в сторону и сделать вид, что он изучает игру солнечных зайчиков на мозаичном полу.
Матильда завистливо вздохнула. Именно Ренэтус когда-то обвенчал её с Октавием. Тогда семнадцатилетней герцогине кардинал казался зрелым мужчиной, пусть и необыкновенно привлекательным. Но прошли годы, подарившие ей в браке трех дочерей и долгожданного не только для неё, но и для страны сына, дети выросли, были сыграны свадьбы принцесс, и опять Ренэтус благословлял теперь её девочек. Этой осенью он даст свое благословение Франциску, который поедет в Лаик, как и другие его ровесники.
Годы изменили её фигуру, придав ей величавость вместо прежней девичьей хрупкости, прочертили первые морщинки возле глаз, чуть посеребрили виски. А вот Его преосвященство остался точно таким, каким он запомнился ей в тот памятный день, когда навеки соединил её руку с рукой Октавия. Пройдут годы, она станет величественной старухой, а кардинал останется все таким же. В семье Эпинэ сохранилось предание, что Ренэтус стал неподвластен времени после смерти Рокэ Алвы. Если верить ему, в день похорон он отказался сам служить по усопшему и молча стоял около гроба, а по его застывшему лицу катились слезы, и её предок был вынужден взять его за руку, чтобы хоть немного привести в себя. Так это или нет, теперь уж нет никакой возможности узнать – как назло, все участники тех грозных и необыкновенных событий не оставили после себя мемуаров, а семейная переписка того периода была, по их требованию, опечатана с разрешением вскрыть только на следующем Изломе.
Между тем король вопросительно посмотрел на кардинала, занятого разговором с секретарем, и, получив одобрительный кивок головы, подал знак начать церемонию. Зазвучали трубы, вышел ликтор со списком, откинул упавшую на лоб прядь Арно Савиньяк –сегодня выпускался его младший сын, и хотя было известно, что генерал Карл Ариго возьмет юного виконта с собой на север, отец все равно волновался . Королева понимающе улыбнулась: она прекрасно знала, что кансилльеру хотелось бы другого, но действия Ренэтуса были непредсказуемы.
Говорили, что именно после смерти Рокэ Алвы кардинал обратился к Октавию Первому с неожиданной просьбой - разрешить ему брать оруженосца. Король, как и его окружение, был поражен, но отказать могущественному кардиналу не счел возможным. В Фабианов день кардинал, как всегда невозмутимо, занял свое место на галерее, наблюдая за тем, как один за другим юные «жеребята» поднимаются по лестнице, опускаются на одно колено, приносят присягу. Казалось, он чего-то ждал, медленно поглаживая серебряный медальон на груди. Когда на площади осталось всего три человека, он легко поднялся с места, и площадь услышала его четкий, резковатый голос.
Если верить рассказу свекрови, слышавшей это от своего покойного деда, все замерли, когда кардинал произнес имя Манрика. Юный граф Максимилиан вряд ли мог рассчитывать на то, что ему разрешат остаться в столице хоть на час после окончания церемонии. Его и в Лаик-то вызвали лишь затем, чтобы посмотреть, что представляет собой последний из некогда могущественной семьи. Его дед все-таки завершил свой жизненный путь в Занхе, его отец бежал под руку дриксенского кесаря и был им выдан Талигу, с которым у кесарии были определенные договоренности. Фридрих умер в Багерлее, так и не увидев новорожденного сына. Последнего собирались держать в семейном поместье под строгим надзором, в свое время подобрав подходящую невесту, чтобы не дать роду угаснуть и со временем получить, наконец, лояльного и неопасного графа. И вдруг такое! Все замерли, глядя как некрасивый, нескладный рыжий веснушчатый мальчишка на дрожащих ногах поднимается по ступеням и голосом, прерывающимся от волнения, приносит клятву.
Три года спустя граф Максимилиан отправился в Торку, под руку младшего брата Валентина Придда, генерала Клауса. Первый вечер он отметил дуэлью с одним из бергеров, поинтересовавшимся, каким образом при помощи выученных молитв юный граф собирается сражаться с противником. Пробитое плечо обидчика отрезвило многих, а скоро теньент Манрик в деле доказал, что он не зря провел время в доме Ренэтуса.
Генерал в неполные двадцать пять, он погиб защищая карету с наследником престола, когда в Варасте, во время путешествия юного Карла по стране, на них неожиданно напали барсы, подстрекаемые вновь поднявшими голову после смерти последнего сына Бааты кагетами.

С тех пор повелось. При дворе часто заключали пари, возьмет ли кардинал себе оруженосца, и если возьмет, то кого. И всех мало волновал тот вопрос, что Ричард Окделл навеки снял с себя шпагу, одев сутану, а кардиналу оруженосец не положен. Это случалось не каждый год и даже не каждое десятилетие, и хотя события ждали, оно всегда становилось неожиданностью, как и личность избранника. Юноши знатных фамилий и ординары, сыновья сильных мира сего и опальных дворян – все, кто прошел через дом кардинала, становились личностями незаурядными. Военные, моряки, дипломаты… И только один лишь Морис Валме неожиданно для всех надел сутану.
Узнав о намерениях сына, граф Реми, возлагавший огромные надежды на своего наследника, примчался объясняться к кардиналу, и виконт Валме замер в своей комнате, зная бешеный нрав отца и не ожидая от беседы ничего хорошего для себя. Но, к его изумлению, через два часа его пригласили в кабинет к кардиналу. Его преосвященство и граф сидели друг против друга. Граф медленными глотками пил «Вдовью слезу», а кардинал – шадди. Увидев сына, преклонившего перед ним колено, граф неожиданно положил руку ему на голову и нежно провел по волосам, чего не делал с самого детства.
– Мне жаль, мой мальчик, - просто сказал он. - Но если ты так решил, я не буду противиться твоему выбору.
– Отец! - в горле у Мориса встал ком. - Простите меня, но я не могу иначе.
Кардинал Ренэтус молча смотрел на них, вертя в руках тяжелый серебряный медальон.

Церемония шла своим чередом. Один за другим молодые дворяне поднимались на галерею, чтобы принести присягу и уйти в новую, взрослую жизнь. Королева наблюдала за кардиналом, вернее за тем, как он медленно поглаживает пальцами свой медальон. Наверное, не одной ей хотелось знать, что находится там, внутри, но, увы, никто и никогда не видел, чтобы Его преосвященство его открывал.
Пальцы кардинала замерли на мгновение, дрогнули, сжимая серебряную пластину, и неожиданно он, резким движением руки остановив готовящегося заговорить Карла Ариго, встал с кресла и шагнул к балюстраде.
На галерее все замерли, на площади – тоже. Ариго вопросительно посмотрел на секретаря кардинала, но тот, также онемев от изумления, лишь качнул головой, не зная, как толковать действия своего патрона.
- Люсьен, виконт Сэ, - четкий, резкий голос кардинала зазвучал над площадью, и юноша с фамильными черными глазами и золотисто-каштановыми волосами на мгновение замер, а потом стремительно, чеканя шаг, двинулся к лестнице.
Матильда прикусила губу: она хотела бы, чтобы будущий король прошел свою службу у Ренэтуса, но теперь с мечтой придется расстаться. Зато Арно Савиньяк сиял, как новенький золотой. Что ж, кансилльеру повезло.
Кардинал кивком приказал виконту занять место за своим креслом и вновь устремил невозмутимый взгляд на площадь, не обращая внимания на пристально смотрящего на него Родриго Алву.
После окончания церемонии кардинал, неторопливо благословив присутствующих, проследовал за королевской четой, сделав знак оруженосцу следовать за ним.
Когда галерея опустела, Марк стремительно повернулся к Первому маршалу. Глаза последнего, утратив свое обычное насмешливое выражение, жадно смотрели на секретаря Ренэтуса.
- Тебе не идет черное! - резко бросил он. – Я никогда не прощу себе, что когда-то не удержал тебя от этого шага!
- Мне нравятся твои родовые цвета, - негромко бросил Марк, - и мне приятно их носить!
Это можно было бы счесть весьма непристойной шуткой, если бы в голосе секретаря кардинала не звучала горечь.
- Каждый раз, когда я вижу нашего кардинала, думаю, что хорошо быть таким, как он, твердым и незыблемым. Иногда мне кажется, что Ренэтус даже в сутане не отрекся от девиза своего дома. Знаешь, иногда он и правда напоминает мне скалу. Я согласен, что эта скала необходима Талигу, но камень не умеет ни любить, ни страдать, ни тосковать. Можно позавидовать, что его не волнуют человеческие страсти, но почему он решил, что и другие должны быть так же незыблемы и непогрешимы?
- Ты не прав, Родриго, - мягко ответил Марк. – Это было мое решение и только мое.
- Не имеет значения, - резко ответил Алва, - теперь это уже не имеет значения.
Их беседу прервал личный слуга Ренэтуса, Бастиан, сообщивший, что Его преосвященство ищет своего секретаря. Родриго недовольно сдвинул брови, но тут Бастиан добавил фразу, от которой Первый маршал широко раскрыл глаза:
- Господин Первый маршал, Его преосвященство просит вас, если вы не заняты, навестить его.
Таких предложений не поступало с тех пор, как Морис, виконт Валме, превратился в Марка.
***
Особняк кардинала встретил молодых людей привычной тишиной. Марк направился в библиотеку, где было необходимо подобрать ряд материалов, о которых его просил патрон, а Родриго слуга проводил в святая святых – кабинет кардинала Талига. Эту комнату с резной черной мебелью и белоснежными занавесками на окнах Первый маршал помнил с детства – его отец, Диего, был дружен с кардиналом.
Ренэтус сидел в кресле за столом и приветливо улыбнулся гостю, жестом предложив ему устроиться напротив.
- В последнее время вы стали редким гостем в этом доме, герцог, - негромко произнес он. – Поверьте, мне жаль.
Губы молодого человека тронула горькая улыбка:
– Жаль? Ваше преосвященство, неужели вам не чужды такие ничтожные человеческие слабости?
- Я такой же человек, как и вы, Родриго, - негромко ответил кардинал. - Просто чуть дольше, чем следовало живущий на земле.
Герцог Алва промолчал, но и это молчание не скрывало того, что он думает о человеческих качествах хозяина дома.
- Смешно Первому маршалу вести себя, как обиженный мальчик, – насмешливо заметил кардинал, но его пальцы сжали четки.
- Ваше преосвященство, - неожиданно поинтересовался герцог, - а это правда, что ваши четки – из камней загубленного вами Надора?
Если маршалу и хотелось вывести хозяина дома из себя, ему это явно не удалось. Кардинал все так же неторопливо продолжал перебирать в руках разноцветные камешки.
- Правда, герцог, - спокойно произнес он. - Эти камни я собрал, когда после избрания меня кардиналом навестил родные края.
- Вы действительно тверды и незыблемы, - в голосе Родриго прозвучала легкая горечь.
- Надеюсь, - холодно ответил кардинал. – Но я пригласил вас не для обсуждения моих личных качеств.
- Я весь внимание, - любезно отозвался Алва.
- Сегодня я, как вы видели, обзавелся новым оруженосцем.
- О да, это было весьма интересно. Бедный Ариго, вам следовало его предупредить.
- Нельзя предупредить о том, чего не знаешь сам, Родриго.
- Так это был экспромт? - восхитился Алва. – Поздравляю, он вам удался!
- Вы так похожи, - вырвалось у кардинала. - Если вам изменить цвет глаз, вы будете копией своего предка. А если закрыть глаза и только слушать, то можно представить, что передо мной Рокэ Алва собственной персоной.
- Вы говорили о своем новом оруженосце, Ваше преосвященство.
- Да, простите. Так вот, я хочу, чтобы через три года вы взяли его к себе. Юноша строптив, упрям и одержим идеями о переустройстве мироздания. Такому нужна крепкая узда.
- Я военный, а не воспитатель, Ваше преосвященство, и вряд ли гожусь для роли, которую вам угодно мне определить. Юному Сэ придется обойтись без моего кнута, вполне достаточно будет того ошейника, который оденете на него вы, у вас это выходит превосходно, никто ещё не вырвался!
В голосе Первого маршала, едва переступившего порог тридцатилетия, прозвучала горечь.
Тонкие, сильные пальцы кардинала Талига стиснули серебряную пластину на груди так, что герцогу показалось, что он сейчас согнет медальон в дугу, и впервые Родриго увидел, как кардинал потерял всю свою невозмутимость.
- Как ты смеешь, мальчишка? Кто ты такой, чтобы рассуждать о том, чего не понимаешь?
- Ваше преосвященство? – Алва встал с кресла, но рука кардинала сжала его плечо, и маршалу показалось, что на него опустился обломок скалы. Неведомая сила швырнула его в кресло, а кардинал, сжав губы, встал перед ним.
- Ты. Не смеешь. Говорить о том. В чем разбираешься, как изарг в поэзии.
Побелевшие губы, вздернутый подбородок, сжатые кулаки – таким Родриго не видел его никогда.
Несколько мгновений Ренэтус смотрел на гостя, а потом опустился в кресло, и его лицо снова стало таким, каким Алва привык его видеть, – спокойным, как будто вырезанным из камня. Его пальцы снова легли на серебряный медальон, поглаживая узоры.
- Боюсь, что ошейник нужен вам, Родриго. Ошейник, поводок и кнут. Вы слишком эмоциональны и несдержанны для Первого маршала. Не заставляйте меня жалеть о том, что я отстаивал вашу кандидатуру перед Его Величеством.
- Хотите услышать благодарность?
- Хочу, чтобы вы взяли себя в руки, Первый маршал. Для соберано и Повелителя Ветра вы ведете себя отвратительно, как истеричная девица.
Родриго стиснул зубы. Безумно хотелось ответить, но он понимал, что заслужил упрек.
- Я действительно не уговаривал Марка принять сан – это его выбор, хотя, скажу честно, он меня радует. В моем возрасте мне нужен помощник.
Родриго криво усмехнулся, глядя на мужчину в расцвете лет, сидящего перед ним.
- Я родился в 381 году круга Скал, - заметил кардинал, - и в силу этого могу считаться весьма немолодым человеком. Поэтому мне необходимо подготовить себе преемника, а это требует времени.
- Вы хотите, чтобы Марк стал вашим преемником? - глаза Родриго широко раскрылись.
- Валмоны всегда были прекрасными дипломатами, умеющими отстаивать свою точку зрения, ну а в плане плетения интриг им вряд ли найдутся равные. Идеальная кандидатура.
Родриго усиленно принялся разглядывать белоснежные занавески, чуть колыхаемые ветром – кардинал всегда держал створки окон открытыми, закрывая их лишь в лютые холода. Будущий кардинал Талига и Первый маршал того же Талига. Хочешь – вой, хочешь – проклинай судьбу, но их дороги расходятся навсегда. В то время, когда многие начинают сомневаться в существовании Создателя, поднимают голову различные секты, репутация духовного отца страны должна быть абсолютно безупречна. Даже намеки на связь между ним и одним из вельмож королевства недопустимы, а значит, только легкое соприкосновение рук, жадные взгляды, редкие встречи за бутылкой «Змеиной крови». Впрочем, кажется, кардиналы не пьют?
- У Реми Валмона ещё два сына, а вот у тебя лишь сестры. Надеюсь, ты понимаешь, что род Повелителей не должен угаснуть?
- Разве я отказывался от исполнения своего долга?
- Нет, но дети Алва привыкли расти в любви. Со временем острота и боль утихнут. У каждого будет своя жизнь и свой долг, будет легче.
- Вы счастливый человек, Ваше преосвященство, – вам удалось сохранить спокойствие сердца, - тихо произнес Родриго. – Вам трудно нас понять.
- Да, - невозмутимо ответил кардинал, - вы правы.
Его пальцы неторопливо принялись перебирать четки, и маршал засмотрелся на разноцветные камешки – память о прошлом Ричарда Окделла.
- Так вот, вернемся к нашему разговору, Родриго. По-видимому, мне придется вам кое-что объяснить.
Маршал наклонил голову, всем видом показывая, что он готов слушать.
- Мой первый оруженосец - Максимилиан. Умный, способный и озлобленный на весь мир мальчишка из семьи преступника, погибшего в Занхе. Однажды, - Ренэтус невесело усмехнулся, - один такой мальчишка наворотил немало дел. Второго случая допустить было нельзя, нельзя, чтобы юный Манрик стал знаменем всех, обиженных восстановленной династией Олларов. Рокэ Алва понял это раньше всех, вот только не успел. И после его смерти я обратился к королю с просьбой разрешить мне брать оруженосцев, а Октавий Первый не смог отказать.
Родриго недоверчиво посмотрел на кардинала.
- Манрик, - пробормотал он, - Манрик, а потом Феншо, Ноймаринен, Тристрам…
Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, и он с восхищением и даже каким-то суеверным страхом посмотрел на Ренэтуса.
Семья первого считала, что их недооценивают и, если к власти придет не законный наследник, а его младший брат, их звезда, наконец, взойдет. Северные волки вдруг вспомнили о том, что герцогство было когда-то самостоятельным, что в их жилах течет и королевская кровь, но наследник старого Норманна стал оруженосцем бывшего Ричарда Окделла. Кто-кто, а он прекрасно знал, к чему может привести очередной мятеж. 420 год, 455, 487,493, 501… От скольких же несчастий он сумел уберечь Талиг!
- Ваше преосвященство, как вы предвидели, что именно этих мальчиков надо взять к себе?
Кардинал провел рукой по глазам:
– Это было не очень трудно, Родриго, поверь.
- А почему теперь Люсьен Савиньяк?
- Подумай, мальчик.
Родриго невольно улыбнулся: его более двадцати лет никто так не называл.
- Он умен, начитан, хорошо разбирается в этих современных философских течениях, проповедующих всеобщее равенство всех сословий.
- Глава семьи, граф, считающий, что титулы надо отменить.
- Люсьен – младший сын! Хотя…
Родриго посмотрел на кардинала:
- Нет надежды, что Арно-младший когда-либо встанет с постели?
Ренэтус развел руками:
– Все в руках Создателя. Но подстраховаться не мешает.
- Я возьму его порученцем, Ваше преосвященство. Через три года обязательно будет какая-либо война, а боевые действия быстро отвлекают от бесплодных мечтаний.
- Спасибо, маршал, - кардинал улыбнулся. – Я более не задерживаю вас, понимаю, что у человека, принявшего такую должность, дел много. Но я буду рад видеть вас у себя в любое удобное для вас время.
Родриго встал и, поклонившись, направился к двери.
– Марк в библиотеке, - негромко произнес кардинал. - Вы, наверное, захотите его повидать?
Но Родриго отрицательно качнул головой:
- Вы извинитесь за меня? Мне надо… надо о многом подумать.
Кардинал кивнул и поднял руку в благословляющем жесте, отпуская герцога.
На улице, вскочив седло, Родриго внимательно посмотрел на дом, который только что покинул. Все так же ветер трепал занавески на втором этаже, в кабинете, и он представил себе Ренэтуса, сидящего в своем кресле над грудой бумаг.
Беседа не смирила его с тем, что они с Марком не смогут быть вместе, но заставила задуматься. Пока он не мог принять такой судьбы. Как спокойно кардинал об этом говорил! Неужели у Ренэтуса никогда не дрогнуло сердце? Можно ли было прожить такую жизнь, так никого и не полюбив? Или кардинал умело скрывал свои чувства? Когда ему все же придет пора уйти в Закат, неужели у ворот не будет ждать ни одна любящая душа, чтобы разделить с ним все, что придется перенести? И тут же в голову Первого маршала пришла другая мысль. Вот уже почти 150 лет в стране не было заговоров и восстаний, гражданских войн, но, когда уйдет кардинал, кто займет его место, кто сумеет из толпы одинаково постриженных и одетых «жеребят» выделить того, кто может стать источников будущих мятежей, и, приняв его клятву, оградить Талиг от смуты?
Легкий солнечный ветерок тронул блестящую черную прядь, коснулся щеки и неожиданно опустил на ладонь Родриго Алвы тонкое, нежное белое перышко. Маршал с недоумением повертел его в руке и тронул поводья, в последний раз оглянувшись на колышущиеся белые занавески.
После ухода гостя Ренэтус подошел к окну и долго стоял, молча глядя во двор, а когда Первый маршал скрылся за поворотом, вновь сжал медальон рукой и сделал то, что позволял себе крайне редко, - коснулся одного из узоров чуть сильнее, чем обычно. Серебряная пластинка отошла, и на кардинала Талига глянул черноволосый человек с синими глазами.
- Так долго, - одними губами прошептал Ренэтус, - ещё так долго! Но ты ведь не устанешь меня ждать?
Ветер плеснул занавеской, и солнечный зайчик, легко скользнув по щеке кардинала, замер на миниатюре, с которой насмешливо и лукаво улыбался ему Рокэ Алва.